Созрело некоторое продолжение.
Что показывают, то и описываю. Что вижу, о том пою.
Понятия не имею, куда это нас с героями заведет, что будет дальше.
Алекса, с Днем Рождения еще раз!
___________________________________________________
Прижимая к себе, он ласкал Никиту со свойственной ему неторопливой чувственностью: отодвигая волосы с шеи, нежа в ладонях лицо, тыльной стороной руки гладя вдоль щеки, обводя кончиком пальцев брови, губы…
А она впитывала каждое его движение, веря и не веря в происходящее.
Терпеливый и чуткий, когда дело касалось любви. За годы разлуки Никита так и не смогла изгнать из памяти нежную силу его пальцев. Словно между его и ее телами при малейшем соприкосновении возникало напряжение, сродни электрическому, заставляющее кожу становиться восприимчивой до озноба, поднимающей на ней тоненькие невидимые глазу волоски, осыпающей волнами мурашек и дрожи.
Потеряв Майкла она поняла, как это мучительно: желать почувствовать того, к кому уже не дотянуться.
И сколько не сражалась с собой, сколько не уговаривала забыть, сколько не пыталась заменить, ничего путного так и не вышло.
Подавленное отчаяние накрывало по ночам, когда некуда было спрятаться. Когда оставалась совсем одна, в строго охраняемой и отделенной от мира комнате. Когда отпадала надобность кого-то слушать, кем-то быть, о чем-то тревожиться.
Эмоции возвращались в виде ярких картин из прошлого, если еще бодрствовала или не менее ярких видений, когда успевала заснуть.
Искушали, заставляли желать недоступного, лишали покоя.
И вдруг теперь он к ней вернулся наяву.
Кого увидеть уже не надеялась, вновь стал осязаемым и реальным.
Что бы поверить в случившееся, осознать перемены, ей сейчас до зуда в ладонях требовалось коснуться его кожи. Погладить, сжать, ощутить, как перекатываются крепкие мускулы, как в такт учащенному взволнованному дыханию бьется в артериях пульс.
Испытать, что он не бесплотен, что материален, что сильное тело все так же солоновато на вкус и терпко на запах. Что так же упоительно чувствовать на себе его живую тяжесть. Просто необходимо сомкнуть их губы и прижаться к нему крепко-крепко, чтобы не получилось разобрать, в чьей груди стучит в унисон с ее уверенное мужское сердце.
—Я так скучала…—к глазам подступили слезы.
—И я,—он осушил их губами, нежно касаясь прикрытых век.—Успокойся, расслабься, любимая. Все будет хорошо.
—Да,—она как слепая лихорадочно водила ладонями по его телу, касалась кончиками пальцев любимых черт, зарывалась в волосы. Ей хотелось чувствовать всего и сразу, что бы точно знать—это правда.
И он, понимая ее страх, даже не пытался отодвинуться, его тяжелая надежность являлась лучшим лекарством.
Держаться и никогда не отпускать. Сейчас для Никиты ничего желаннее не было.
Но постепенно природа брала свое. Ни до него, ни после она не считала себя особенно страстной натурой. Однако внутренний огонь, что разгорался от его прикосновений всякий раз удивлял. И дело не в каких-то особых вещах. Только в нем самом. Он дотрагивался, и в ней зарождалось пламя. Тонкое как свеча или бурное как пожар, в жизни случалось по разному. Теперь, растревоженная новой встречей, она вспоминала наравне со счастливыми мгновениями, старые обиды.
Злилась?—Да!
Ненавидела?—Приходилось.
Даже равнодушие отравляло уставший от обманов разум.
Но телу было ровным счетом наплевать на все отговорки ее сознания. Оно тянулось к Майклу, ненавидя и любя, всегда…
—Майкл,—уткнувшись в мужское плечо, она все еще вздрагивала в его объятиях.—Это было так вещественно, что я поверила. Как такое могло случиться?
Он гладил все так же терпеливо, перебирая нежными пальцами длинные спутанные волосы.
—Не знаю. Сны—очень странная вещь. Порой и запахи, и звуки, и ощущения там те же, что и в действительности. А может даже ярче.
—Ты тоже такие видишь?—подняв голову, она поймала его взгляд.
Он задумчиво прищурился.
—Ты же знаешь, я—реалист. Но да, иногда и мне видятся вещи, которые объяснить сложно.
—И как же тогда распознать?
—Никак,—плечо под ее щекой шевельнулось в пожатии.—Кроме того, что сны быстро заканчиваются. А действительность—нет. Так что тебя испугало?
Она помолчала, собираясь со словами и силами.
—Это была моя спальня. Она такая и есть на самом деле. В доме отца. Филиппа,—поправилась торопливо.—Я живу там почти десять лет. С тех пор, как… Вобщем с тех самых пор.
—И?
—Я проснулась среди ночи от того, что болела голова. Встала выпить таблетку, а вернувшись, увидела фото у кровати. Твое.
—Фото?
Он понимал ее с полуслова. Фотографии не были частью их бытия, связанного с Отделом. Частью выдуманной жизни, да. Случалось. Как было у него с Еленой. Семейные альбомы, смоделированная память, иммитация действительности. Но в профессиональной вещественные улики, повествующие об истинной личности, были сведены к минимуму.
—Да. Твой старый снимок. Он был сделан у вашего с Еленой дома. Ты держишь на руках маленького Адама.
—Я помню его. Снимок не был уничтожен после гибели Сала?
—Нет. Фото сохранилось в архиве. И я не смогла его уничтожить. А потом, когда узнала про вашу…,—она поперхнулась, не в силах произнести страшное слово.—Оставила фотографию в своей спальне.
Он молчал, но Никита знала, о чем задумался.
—Комната только моя. Приватная территория. Там никогда и никого не было. Даже сестра не заходила без разрешения. Я думала, фото уже не могло повредить…
Мягкие пальцы зарылись поглубже в ее волосы.
—Что еще?
—Самое ужасное. Я помнила одновременно эту жизнь: ты, взрослый Адам. Однако знала, что на самом деле вас нет. И фотография—это все, что осталось. А потом позвонил Айзек…
—Айзек?
—Мой заместитель,—торопливо пояснила она. Слишком торопливо. Рука в ее волосах замерла на мгновение, прежде чем снова начать свое плавное движение. Майкл тепеливо ждал продолжения.—Напомнил о заседании Совета. Сказал, что я должна там быть. Это тоже звучало правдоподобно. И тут я не выдержала. Просто не смогла больше терпеть этой безысходности. Поэтому швырнув об пол, разбила стекло фоторамки. А потом нечаянно порезала ноги и утонула в ванной.
—Что?!—пальцы напряглись, сжимая волосы на затылке в кулак.
—Утонула,—твердо сказала Никита.—Вода была соленой и теплой, я не захотела больше выныривать. А потом меня разбудили. Ты…
Пальцы снова расслабились. Слегка потянув за пряди, он заставила поднять лицо, что бы взглянуть ей в глаза.
—Эта фоторамка, она действительно существовала?
—Да, она настоящая. Купила ее на блошином рынке. Металлическая, серебристая. Много лет простояла у меня в спальне.
—А что с нею стало теперь, ты помнишь? Когда уезжала в отпуск, она была?
Никита недоуменно нахмурилась.
«Какая разница?»
Но все-таки задумалась.
—Нет. На столе теперь пусто.
—Фотографии нет?
—Нет рамки. Фотографию я убрала в ящик.
—Когда?
—Когда решилась начать новую жизнь. Где-то за месяц до отпуска. Да. Меня тогда разбудил соловей.
—А рамка?—снова напомнил он.
—Не помню, где она. Но какое это может иметь значение?
—Просто спросил,—ответил он. А потом наклонившись снова стал целовать.—Забудь.
И она послушно забылась.
Задержав дыхание до боли в груди, Никита пыталась справиться с бессилием. Но все это мало помогало.
Когда закончился последний кислород, пришлось все же вынырнуть.
Убирая с глаз налипшие мокрые волосы, открыла глаза. Вода в ванной отливала бледно-розовым, видимо кровь продолжала сочиться из порезов на ногах. наверное поэтому вкус и показался ей солоноватым. Онемевшие от тепла ступни, сейчас почти не болели.
Но как теперь было на них ходить?
Впрочем, ходить она и не собиралась.
А когда в спальне опять зазвонил телефон, женщина даже не пошевельнулась, игнорируя вызов.
Впервые, за много лет.
Вместо ответа, положив голову на бортик, она устало закрыла глаза.
—Никита! О Бог мой, что с тобой?—взволнованный женский голос сорвался над самым ухом.
«Мишель! Уходи! Убирайся! Тебе здесь не место!»
Но настойчивые руки уже тянули вверх, поднимали, не давали уйти в мир, который звал к себе волшебством мечты.
—Нет!—Она начала отбиваться.—Нет! Оставь меня в покое!
Кто-то, как клещами, впивался в локти, короткие ногти царапали разогретую водой кожу.
—Айзек, помоги!—сиплый от напряжения голос сестры.—Вода в крови. Посмотри, не порезаны ли вены?
Снова цепкие руки, расправляют сведенные судорогой пальцы, разгибают суставы…
—Нет,—мужской голос казался нарочито спокойным.—Она чем-то поранила ступни. Царапины, но кровь еще сочится. Надо ее достать. Возможно, наглоталась снотворного?
Подхватив под колени и спину, он вытащил ее из воды.
—Давай на кровать, там светло. Будет лучше видно,—сказала сестра.
Ощущения, точно на карусели. Крутанув, Айзек положил ее на смятые прохладные простыни. И тут же присел рядом. Кровать прогнулась под тяжестью крепкого мужского тела.
—Никита! Очнись!—осторожные пальцы скользнули под подбородок.
А она все еще надеялась не проснуться.
Интересно, если долго вот так лежать, не отвечая и не сопротивляясь, то они в конце концов отстанут?
«Кр-крх…»
Хруст стекла под чьими-то ногами.
—Смотри. Она поранилась этим…
—Разбила и не заметила?
—Вроде так.
—А что там за фотография?
—Это,—Мишель помедлила, видно наклоняясь и разглядывая.—Да так, просто старое фото…
—Покажи.
—Потом. Не знаю, где она его откопала. Займись лучше Никитой, Айзек. Как полагаешь, стоит вызвать врача?
Прохладные пальцы осторожно коснулись саднящих ступней. Те, пощипывали, хотя и не сильно, размоченные долгим пребыванием в ванной.
—Ничего страшного,—повторил свой диагноз Айзек.—Главное, что бы осколки не застряли в ранах. Тогда не избежать воспаления. Но, скорее всего, их уже вымыло водой.
—А что со снотворным?
Те же пальцы, коснувшись лица, настойчиво приоткрыли глаз.
Не выдержав насилия, Никита оттолкнула беспардонную руку.
—Не похоже на передозировку. Пульс нормальный, зрачки не расширены, гипотермии нет. Не думаю, что потребуется врач.
—Хорошо,—успокоилась Мишель.—А что делать с заседанием Совета? Она вряд ли сможет на нем присутствовать.
—Мда,—согласился мужчина.—Придется поехать самому. Объясню что-нибудь, спишу на плохое самочувствие. Поверят. Никита никогда не относилась к делам халатно.
—Да, так будет лучше всего. Спасибо. Пусть отдохнет, к вечеру проснется сама.
Никита не шевелилась, ожидая когда же они отстанут. Однако пара у ее постели покидать спальню не спешила.
—Никак не пойму в чем причина срыва,—задумчиво сказал Айзек.—Шеф обычно так выдержанна и хладнокровна.
—Может просто накопленная усталость дала о себе знать?—предположила Мишель.—Она не отдыхала уже много лет.
—Ты замечала какие-нибудь признаки депрессии?
—Да, кое-что настораживало в последнее время. Подавленность. Рассеянность. Но ты ведь знаешь, мы никогда не были слишком близки. Это тебе должно быть виднее.
—Ошибаешься,—вздохнул Айзек.—Мы с Никитой уже давно встречались только по делу.
—Правда?
—Правда, Мишель.
Было в их тоне что-то такое, отчего женщине на кровати захотелось открыть глаза. Все еще мокрые ресницы чуть приподнялись.
Сестра и молодой заместитель, который до недавнего времени был для Никиты и нечастым любовником, смотрели друг на друга.
Она торопливо зажмурилась.
Лучше б ей этого было не видеть.
Впрочем, какая теперь разница? С Айзеком покончено. Она же решила.
«Решила?»
Всплыл в голове удивленный вопрос.
Когда она это сделала?
Но додумать мысль не успела, вновь увлеченная разговором у своей постели.
—Почему?—спросила Мишель.
—Потому, что есть другой интерес.
—У Никиты тоже?—удивление младшей сестры было таким искренним, что лежащей захотелось выругаться.—И кто он?
—Я знаю только имя.—ответил Айзек.—Так что там за старое фото?
—Да ерунда, говорю же. Просто ностальгия. Привет из прошлого.
—Покажи.
Они разговаривали так, будто Никиты тут не было.
Однозначно решили, что она напилась снотворного.
—Кто это?—послышался вопрос Айзека.
—Это Майкл Сэмюэль. Он был когда-то наставником Никиты. Из-за него погиб наш отец. Точнее, из-за спасения его сына.
—Майкл?—удивлению Айзека не было предела.
—Да, так его звали. Теперь Сэмюэля тоже нет в живых. Как и малыша. Они погибли вместе, много лет назад. Не могу сейчас вспомнить имя его сына. Но наш отец был застрелен при обмене, спасая жизнь мальчика. После этого Никита стала Шефом.
—И Майкл был наставником Никиты?
—Да. В самом начале.
—А потом?
—Потом был ее любовником, напарником. А потом погиб. Она ничего тебе про него не рассказывала?
—Нет. Ни разу. Но она произносила именно это имя. Во сне и так. В последнее время часто. Я думал…
—Ты подумал, что Майкл и есть ее новый интерес?
—Да.
—Печально. Похоже, зря я надеялась, что сестра наконец-то вылечилась от этого безумия.
«Убирайтесь к черту из моей комнаты!»—хотелось крикнуть им.
Хотя бы во сне она имела право жить так, как звало ее сердце?
Судя по мелодии, звонила сестра. Игнорировать ее звонки дальше становилось неразумным.
Выбора нет. Придется возвращаться к работе.
Вслепую нащупав трубку, ответила на вызов.
—Алло?
—Ты выбилась из графика.
—Что?—глаза распахнулись, с трудом фокусируясь.
—Ты выбилась из графика. И пропустила контрольный звонок,—терпеливо повторила Мишель.—Что-то случилось?
—Нет,— ответить конкретнее у Никиты не получилось ввиду полной дезориентации.
—Ты что, спишь?
—Уже нет. Ты меня разбудила.
—Никита?—голос зазвучал обеспокоено.—Почти полдень. Ты заболела?
—Я…,—пока соображала что бы ответить, ее талию обвила мужская рука, и тело оказалось прижатым к горячему телу рядом.
Сердце из груди чуть не выпрыгнуло от радости.
Майкл!
Она лежала в его постели.
Или он в ее?
Да какая разница!
Детали не имели значения.
Главное, он был тут.
Он снова был рядом!
И тут же проснулось утерянное красноречие.
—Я поздно легла, всю ночь мучила мигрень. Поэтому проспала. Но хорошо, что ты разбудила, надо собираться. Сейчас у меня все в порядке. Перезвоню позже.
—Постой!—сестра не хотела сдаваться слишком быстро.
—Что еще? У вас возникли какие-то проблемы?
—Нет. Пока нет.
—Тогда что?
—Ты ведешь себя очень странно, Никита. Я беспокоюсь.
Никита нетерпеливо выдохнула. Последнее, что сейчас требовалось—это выговор от младшей сестры.
—У меня отпуск, Мишель. Прекрати опекать и давить. Я же сказала, перезвоню позже.
И отключилась.
Мужчина за ее спиной провел по обнаженному плечу уже слегка колющимся подбородком.
—Сестра?—прошептал на ухо и нежно пощекотал языком мочку.
Закрыв глаза она вздрогнула и прижалась к нему сильнее.
—Мгм…
—Чего она хочет?—теперь он щекотал за ухом, нагревая кожу теплом дыхания.
—Говорит, что я пропустила контрольный звонок.
—Вот как,—кончик языка касался чувствительных точек, осыпая кожу мурашками.—Мишель осталась за Шефа?
—Нет.—Никита попыталась развернуться, что бы увидеть его лицо, но Майкл не дал.—Обязанности Шефа пока исполняет Айзек.
В возникшую паузу Майкл недвусмысленными поцелуями прокладывал дорожку по ее шее.
—Ты ему доверяешь?
—Да. Мы работали вместе несколько лет.
—Ясно.
Он больше не спросил ни слова, а ей вдруг захотелось поддеть.
—Мы хорошо понимаем друг друга.
—Это важно,—его губы становились все требовательнее, скользя вдоль плеча.
—Он немного похож на тебя. Такой же рациональный. Мало разговоров, много дела. Стратегическое мышление.
—Хорошо.
Мужские поцелуи обрели колючесть, а опустившись чуть ниже, Майкл весьма ощутимо прихватил ее кожу зубами.
Никита невольно вздрогнула и довольно улыбнулась, продолжая:
—Айзек—сын сотрудников. Он вырос в системе. Отдел у него в крови. Объяснять ничего не требуется.
—Тебе повезло.—Еще один ощутимый укус. А потом еще сильнее у лопатки.
—Даже внешне вы чем-то похожи.
Обвивающая ее рука перестала быть мягкой.
—Действительно?
Она снова попыталась оглянуться, что бы что-то сказать, но он не позволил. Властно толкнул вперед, вынуждая лечь на живот. А сам прижал, придавил сверху, решительно раздвигая ей ноги.
Жалящие поцелуи покрыли плечи, спину, шею и тут же сменились новыми укусами. Задрожав, она опустила голову, послушно подставляясь под его мучительные ласки.
А когда, забывшись, уже почти не сознавала где находится, безжалостные губы, вызвав озноб, вновь коснулись ее уха.
—Похожи?
Таранящая тяжесть мужского тела заставляла растворяться в ощущениях, прогибаться сильнее в желании открыться, удержать и отдать все, что сможет. Никита до боли закусила губу, приникнув щекой к покорившей ее руке. Из-под зажмуренных ресниц покатились горячие, как эмоции, слезы.
—Нет, Майкл. Никогда!