Давно уже Рон Дюруи не был так сильно раздражен, как сейчас.
Разговаривая со своим агентом, он почти срывался на крик.
-Повторяю в последний раз: мое решение окончательно и бесповоротно! Я категорически отказываюсь сниматься голым!
Агент, за годы работы со знаменитостями привыкший ко всякому, продолжал настойчиво гнуть свою линию.
-Рон, дорогуша, не забывай: по последним подсчетам только в цивилизованных странах количество твоих преданных фанаток перевалило за триста тысяч! Это не считая Африки, Пакистана и прочей глубинки… Я не говорю уже о том, что дома последние двадцать лет тебя неизменно выбирают Самым Желанным Мужчиной Современности! Ты – идеал мужчины, властелин грез, виртуальный возлюбленный тысяч женщин во всем мире! И все они очарованы твоей неподражаемой… мммм… харизмой! Ты не можешь обмануть их ожидания, просто не имеешь права!!!
Слушая этот бред, взбешенный Рон чувствовал, что теряет дар речи. Он считал себя серьезным актером, по праву гордился несколькими наградами, полученными за сыгранные им глубокие психологические роли. И вдруг его пытаются убедить, что самое замечательное, что у него есть – это, видите ли, «харизма»!
-Какая чушь! Мои зрители любят меня совсем не за это!!! По-моему, я уже не раз доказал это тебе и всем остальным!
Оба очень хорошо понимали, о чем идет речь. Этот спор они вели далеко не впервые с переменным успехом. По мнению агента, порой Рон проявлял совершенно неуместное ослиное упрямство, благодаря которому фильмы с его участием лишились множества выигрышных кадров. Так за два последних сезона прославившего его на весь мир сериала «Его имя Мишель» исстрадавшиеся зрительницы получили только две или три жалких подачки в виде демонстрации кусочка обнаженной спины или груди и дошли до того, что впадали в истерику при виде кумира, одетого в белую трикотажную маечку. А ведь первоначально планировалось несколько шикарных полновесных сцен, где почитатели и, особенно, почитательницы могли бы в полной мере удовлетворить свои эстетические запросы.
Больше всего агенту было жаль отказываться от эпизода, где герой, переживавший потерю семьи, должен был играть на виолончели печальную, рвущую сердце мелодию, облаченный только в венок из колючего терновника. Как это подчеркнуло бы всю бездну его страданий!!! И, безусловно, принесло бы сериалу еще больше популярности. В этом агент не сомневался. Он был убежден, что исторический фильм «Степанид», рассказывающий о трагической любви дровосека Акселя и пастушки Дагины, дважды номинировался на получение национальной премии за лучшую мужскую роль именно потому, что несчастный Аксель, страдая по своей юной возлюбленной, напрочь позабыл про такие прозаические вещи, как одежда.
Агент набрал в легкие побольше воздуха и возобновил уговоры.
-Послушай, Рон, ты же читал сценарий и должен признать, что нагота совершенно необходима для художественной достоверности образа!
-Неужели???
Голос Рона буквально сочился ядовитым сарказмом.
-И что конкретно ты имеешь в виду? Когда он слоняется по пустыне, прикрываясь от палящего солнца только рубашкой, обмотанной вокруг головы? Или когда любезничает с хозяйкой гостиницы, с которой, заметь, только что познакомился, и при этом демонстрирует ей свой загар?
-А в тюрьме? Ты же должен согласиться, что если его не раздеть, то никто просто не поймет, что происходит?
Этот довод был резонным. По сюжету, герой, которого ему предстояло играть, попадал в тюрьму, где его подвергали унизительному наказанию, привязав к решетке за руки и за ноги. Разумеется, в голом виде, а как же иначе.
На несколько мгновений решимость Рона поколебалась. Возможно, действительно надо согласиться? Ради искусства он мог поступиться многим.
-Ну не знаю… Разве так уж необходимо, чтобы эта сцена длилась целых полчаса? И вообще, можно просто упомянуть об этом инциденте.
Рон решительно поднялся с кресла и надел очки от солнца, которые нервно вертел в руке.
-Короче, звони продюсеру и утряси все эти вопросы.
Он направился к выходу.
-Ты уже уходишь? Но мы еще не все обсудили!
Агент чувствовал, что в очередной раз проигрывает схватку.
-Я не могу больше задерживаться. Сесиль просила не опаздывать к ужину, так что сам понимаешь…
Агент понимал.
Сесиль Ренбо, подруга Рона, несмотря на свое чрезвычайно хрупкое субтильное телосложение и невзрачную внешность, каким-то чудом смогла накрепко привязать к себе этого великолепного мужчину и превратить прежнего кутилу и дамского угодника в примерного домоседа, предпочитающего ее общество любому другому. Конечно, он не станет заставлять ее ждать.
Оставалось только признать поражение.
Сворачивая с шоссе на дорогу, ведущую к своей ферме, Рон бросил взгляд на часы. Все-таки он задержался больше, чем нужно. У него оставалось пятнадцать минут, но если поторопиться, то он успеет. Рону не хотелось лишний раз расстраивать Сесиль. Настоящий мужчина не должен огорчать свою женщину.
Однако, подъехав к воротам, за которыми начинались его владения, он с досадой понял, что все будет не так просто. Его уже ждали.
Прямо посреди неширокой дороги расположилась компания из нескольких женщин и девиц разного возраста, судя по виду, проделавших довольно длинный путь и имевших твердое намерение получить желаемое. Предводительствовала бандой довольно взрослая, чтобы не сказать пожилая дама в очках, с безумным видом прижимавшая к пышной груди объемистую пачку исписанных листов. Время от времени она начинала беспокойно бегать вперед и назад по дорожке, заглядывая в свои записи и что-то бормоча нараспев.
Вот этого как раз и не хватало!!! Очередная графоманка.
Рону уже попадались такие экземпляры. Если обычные фанаты были достаточно безобидны и удовлетворялись получением автографа на фотографии, ну, в крайнем случае, на какой-нибудь части тела, то такие, получив доступ к предмету своего обожания, стремились, во что бы то ни стало, прочитать ему все свои произведения до конца. А если он попадется в лапы к этой, то, кажется, раньше понедельника ему не вырваться.
Воображение уже рисовало Рону его Сесиль, одиноко сидящую у накрытого стола. К тому же он успел сильно проголодаться.
Надежда объяснить посетительницам, что они явились не во время, умерла, когда он услышал, что они переговариваются между собой на каком-то совершенно незнакомом языке, похоже, славянском. На нем он знал всего пару слов, которые ему как раз очень хотелось сказать, но не позволяло хорошее воспитание.
Что ж, выбора у него не оставалось. На войне – как на войне.
Он заглушил мотор.
Заметив затормозивший автомобиль, толпа настороженно примолкла и сбилась в кучу перед воротами, явно настроенная не пропустить мимо себя даже мышь.
Рон опустил стекло.
Увидев в окне машины его лицо, мерещившееся им днем и ночью в исступленных грезах, поклонницы дружно выдохнули и заворожено замерли, разглядывая лохматую шевелюру и буйную бороду своего идеала.
Губы Рона медленно раздвинулись в приветливой белозубой улыбке.
По толпе прошел глухой ропот, перемежающийся ясно различимыми полузадушенными хрипами.
Рон поднял руку, снял закрывающие пол-лица очки с непроницаемо черными стеклами, и на обалдевших девиц взглянули его овеянные легендами и воспетые в поэмах неотразимые зеленые глаза, окруженные почти по-женски длинными загнутыми пушистыми ресницами.
В толпе раздались несвязные пронзительные выкрики, рыдания и завывания.
Оставалось сделать последний выстрел.
Он открыл дверцу, вышел из машины и, выпрямившись во весь рост, расправил прославленные молвой широкие плечи.
Эффект превзошел все его ожидания.
С тихими жалобными стонами ценительницы искусства стали одна за другой валиться на землю, словно переспевшие на ветке яблоки. На ногах устояла только престарелая предводительница, очевидно, более закаленная в горниле жизни, чем ее младшие подруги. Несомненно, внезапно обрушившееся счастье сильно подкосило ее, но она еще держалась, уставившись на Рона, словно кролик на удава. Ее окосевшие от переживаемого культурного шока глаза были устремлены куда-то ему в живот.
Что она там увидела?
Он посмотрел на себя.
Черт возьми, он совсем забыл!
Сегодняшнее его решение поехать на беседу с агентом было так спонтанно, что он выскочил из дома прямо в той одежде, которую надел, собираясь заняться постройкой лодки в эллинге. И сейчас стоял перед офигевшей фанаткой в облегающих его, как вторая кожа, старых, застиранных, местами драных джинсах и рубахе, на которой сохранилось только две пуговицы на животе. Не удивительно, что вид обнаженной загорелой мускулистой груди оказал на его трепетных почитательниц такое сокрушительное воздействие.
Тетка стояла, ловя воздух открытым ртом, и ее глаза мало-помалу вылезали из орбит.
Ясен пень, о чем ты сейчас думаешь…
Сделав к ней еще один шаг, он слегка наклонился и негромко проговорил:
-Что, хочется потрогать, а нельзя? Сочувствую, дорогая моя…
Естественно, сказано это было на родном языке Рона, поэтому не обремененная излишними познаниями почитательница почти ничего не поняла. Знакомыми ей оказались только последние два слова.
Это и добило ее окончательно.
Услышав произнесенное хрипловатым вкрадчивым шепотом «мон шери», дамочка еще сильнее побледнела, закатила глаза и рухнула, как подкошенная, на груду неподвижных тел своих компаньонок.
Дальнейшее не заняло много времени.
Оттащив бесчувственные тела на поросшую мягкой травкой обочину, секс-символ эпохи вновь уселся за руль и въехал на территорию своей усадьбы. До дома оставалось еще несколько минут пути.
Будучи убежденным гуманистом, не терпевшим никакого насилия, неподражаемый Рон испытывал некоторые угрызения совести. Так поступать со слабыми женщинами было не очень хорошо с его стороны. Хотя следовало признать, что на применение крайних мер его вынудили: не мог же он нарушить обещание, данное Сесиль! К тому же, пройдет пара часов, и незадачливые жертвы его обаяния придут в себя, а потом, несомненно, до конца жизни будут рассказывать всем желающим о своей незабываемой встрече с кумиром, вызывая жгучую зависть у тех, кто не удостоился подобного счастья.
Кажется, агент назвал цифру триста тысяч?
Триста тысяч несчастных, которые никогда не смогут лицезреть его в живую???
Рон очень хорошо помнил прочитанную в далеком детстве книжку про Маленького Принца. Как мудро было сказано: «Мы в ответе за тех, кого приручили…» Так в праве ли он лишать этих бедолаг единственной радости, на которую они еще могут рассчитывать???
Решение было принято.
Набрав номер, он связался со своим недавним оппонентом.
-Я передумал. Согласен на сцену в тюрьме. Не более двадцати секунд. Вид спереди – не ниже середины груди. Вид сзади – ноги до колен.
В трубке что-то умоляюще забулькало.
-Ну ладно, черт с тобой. Ноги целиком. И…«харизма»… Один раз!!!
Великолепный Рон Дюруи прекрасно осознавал долг артиста перед своей преданной публикой.
К сожалению, его агент оказался менее добросовестным. «Харизма» мелькнула на экране дважды.