Пансион Для Продвинутых

Сегодня канун Рождества... И неважно, по большому счету, какое оно - католическое... христианское... Главное, что это волшебный, светлый праздник... И хочется сказки... хочется, чтобы сбывались мечты...
Вот я и хочу пожелать всем вам, дорогие мои сопалатницы, чтобы все ваши самые заветные мечты сбылись! Обязательно!!!
Как сбылись они у наших героев...

КАК приятно быть среди вас ... и болеть с вами...

Рождественские каникулы, или Хроники семейной жизни.

* * * * *
Огромный парижский универмаг гудел, как улей. Это и не удивительно, учитывая, что на пороге Рождество. Многоуровневый главный зал, переливающийся новогодними огнями, был битком набит толпами людей, которые, на взгляд стороннего наблюдателя, хаотично и по одному им известному плану передвигались из отдела в отдел.
Центр зала украшала огромная новогодняя ель, опутанная от подножия до самой макушки, достававшей почти до купола крыши, гирляндами бегающих огоньков. Приехать в Париж накануне рождественских праздников и не попасть на предпраздничную распродажу – было немыслимо. Сейчас такое царило во всех магазинах. Но людей это не пугало, их не становилось меньше, и дело даже не в покупках и сниженных ценах – многим хотелось просто побыть среди людей, занятых приятными хлопотами, и самим зарядиться этой атмосферой ожидания праздника.
Здесь можно было найти всё, что душе угодно: от продуктов до одежды от самых знаменитых домов моды, от навороченной техники до игрушек.
Именно он, отдел игрушек, и был сейчас самым шумным местом в универмаге. Здесь царила полная какофония: крики и иногда капризный плач детей, глухой говор взрослых, гудки и стрекотание движущихся машинок, плач и мелодичное пение кукол, барабанная дробь и множество других звуков, происхождение которых было даже трудно определить. Родители спешили выполнить желания своих чад в преддверии Рождества, и чада требовали, иногда подкрепляя свои требования плачем и истерикой. Но не все.

-…Ну, пожалуйста… Никита… совсем на недолго… пожалуйста… ну, мам… - темноволосый мальчик лет десяти обхватил руками молодую светловолосую женщину в длинном светлом пальто, не давая ей ступить и шагу. На руках она держала хорошенькую маленькую девочку, которая с серьезным и удивленным видом, засунув пальчик в рот, молча смотрела то вниз, на брата, то переводила взгляд на мать, которая, казалось, совсем не сердилась, старалась сделать строгое лицо, едва удерживая улыбку.
- Ну, пожалуйста… мам… Никита… Мы только сходим, чуть-чуть посмотрим и всё! – с умоляющими нотками в голосе продолжал уговаривать мальчик. Он делал это настолько искренне, убедительно, так вцепился в молодую женщину, не давая сойти ей с места, что видно было, что она готова согласиться. К тому же ещё немного, и они могут упасть, раскачиваемые мальчиком.
- Адам… Адам! Осторожнее, ты уронишь нас, - пыталась, сдерживая улыбку, вразумить мальчика та, которую он, путаясь, называл то по имени, то мамой.
Мимо спешили люди, большинство не обращали внимания на эту троицу, а кто-то, глядя на них, по-доброму улыбался. Это было обычной картиной здесь, в этом царстве игрушек. Для детей здесь было много соблазнов, среди этого огромного количества самых разных игрушек. К тому же их можно было не только посмотреть, но и потрогать, и даже поиграть – в специально отведенном для этого месте. Туда-то и тянул мальчик молодую женщину.
- Адам… Сейчас вернется отец, и тогда решим, что делать… Перестань! - продолжала увещевать, пытаясь делать это строго, Никита. Она старалась не смотреть на умоляющее лицо мальчика и пыталась удержать на руках девочку, которой, видимо, надоела эта картина, и она начала вырываться из рук матери, вертя с любопытством кудрявой, светлой, как у матери, головкой по сторонам.
Но мальчик не отпускал их.
- Ага! Папа скажет, что у нас нет времени, и я ничего не увижу! Ну, Никита! Я быстро!
- Я уже сказала – одного я тебя не отпущу. Отец будет сердиться, - привела она последний, самый весомый аргумент, удерживая начинающую хныкать дочь и глядя сверху вниз в запрокинутое лицо обхватившего её ноги мальчика. Он привалился к ней всей тяжестью, не размыкая рук, и слегка раскачивал её.
- Адам, что ты делаешь? – раздался вдруг спокойный и строгий голос. Он принадлежал молодому мужчине с пронзительными зелеными глазами. Высокий, хорошо сложенный, с темными, слегка вьющимися волосами, он невольно привлекал внимание своей какой-то особенной, мужественной, красотой. Чувственные губы, волевой подбородок… Но самым впечатляющим на его лице были глаза – не только потому, что они были зеленого цвета с необычным оттенком, но и тем, что оставались серьезными, даже когда он улыбался. В нем чувствовалась какая-то первобытная сила, основательность и надежность.
Видимо, он уже пару минут наблюдал за этой сценой и сумел подойти незаметно.
- …Адам, ты же мужчина… ты должен оберегать сестренку и Никиту, а ты едва не свалил их… - продолжил он мягко, но строго. Мальчик сразу отошел от женщины, опустил виновато голову и доверчиво прижался к отцу.
- Что у вас тут происходит? О чем это ты так настойчиво просил Никиту? – он поднял глаза на жену, и взгляд его стал ещё более теплым. Он с удовольствием смотрел на своих красавиц – большую и маленькую. Малышка сразу, услышав голос отца, успокоилась, заулыбалась, всё её внимание теперь было приковано к нему.
Никита нежно посмотрела на мужа.
- Майкл, дорогой, это наше с Адамом дело, - заговорщески подмигнула она мальчику. – У нас есть ещё время? Нам надо отлучиться. Ненадолго.
Адам с надеждой смотрел на неё, а потом на отца.
- И вы не скажете, зачем?
«Ты узнаешь об этом, только когда… понадобится твой кошелек, - улыбнулась про себя Никита, - …а он, чувствую, понадобится…»
Они оба отрицательно покачали головой. Помолчав, Майкл внимательно посмотрел сначала на жену - она слегка кивнула ему головой, прося тем самым согласиться – потом на застывшего в нетерпеливом ожидании сына.
- Ну… если не надолго…
- Вот и хорошо! – облегченно вздохнула Никита. - Да, возьмешь эту принцессу? – она кивнула на дочь. – А то она вся извелась…
Майкл тут же протянул к девочке руки, вопросительно глядя на неё – пойдешь ко мне? Та тут же с готовностью отпустила мать и, заулыбавшись во весь рот, рванулась к отцу, едва не вывалившись из её рук. Никита только ахнула. Девочка обвила ручонками шею отца, прижалась к нему, положив головку ему на плечо, засунула пальчик в рот и успокоилась…
Никита почувствовала укол ревности.
- Надо же… прямо…папина дочка… - нахмурив брови, делая нарочито обиженное лицо и пытаясь сдержать улыбку, она поправляла курточку на дочери, стараясь при этом не смотреть на мужа. Он же, улыбаясь, пытался поймать её взгляд.
- Роди ещё… Сына. Будет… мамин сынок… Я не против, - тихо сказал он.
Она замерла на мгновение, подняла глаза на мужа – на первый взгляд, это была шутка. Но она знала… чувствовала, что он, хоть и улыбается, серьезен. Как и всегда, когда речь заходит о таких вещах. И ждет, что она ответит. Она посмотрела на них обоих – и в который раз сердце её ёкнуло от счастья и гордости: на неё смотрела пара таких похожих зеленых глаз, внимательных и любящих – мужа и дочери. «Господи, неужели это - моё? Чем я это заслужила?» - мелькнула мысль и пропала. Ответ был не нужен. Она, довольно улыбаясь, молчала, закусив нижнюю губку, и в её взгляде, обращенном на мужа, читался задорный вызов – а что?!… И рожу!
- Пойдем, Адам, - обняв мальчика за плечи, Никита направилась к отделу игрушек.
- Только недолго… конспираторы… - проводив их взглядом, Майкл обратился к притихшей на его руках дочке, - мы тоже найдем, чем заняться… правда? Пойдем есть мороженое?
Девочка оживилась, с готовностью закивала головкой, так что кудряшки запрыгали, закрывая ей лицо, и тут же требовательно указала пальчиком в ту сторону, где яркими огнями переливалась витрина со сладостями и откуда по всему залу разносились дразняще-приятные, сладкие запахи сдобы, свеже сваренного кофе и шоколада. Поудобнее усадив дочь на руках, Майкл направился туда, куда показывала эта маленькая светловолосая принцесса: видно было, что ей мало в чем отказывали…

* * * * *
Ещё две недели назад она и мысли допустить не могла, что окажется в этом городе. Как ей казалось, он всегда будет для неё… для них… под негласным молчаливым запретом. Слишком много было с ним связано, слишком много в нем произошло когда-то…В городе, в котором всё начиналось..
Поэтому, когда Майкл заговорил о поездке сюда, Никита удивилась и внутренне напряглась.
- Почему… именно в Париж?
- Ты против? Я подумал… скоро Рождество, можно куда-нибудь съездить всем вместе… а в Париже на Рождество очень хорошо… я помню, - и глаза его стали серьезными.
- Это… единственная причина? – она с тревогой смотрела на мужа.
Он ничего не ответил.

Потом, думая о предстоящей поездке, она вдруг поймала себя на мысли, что она и хочет увидеть Париж, и … боится этого. Не какой-то реальной угрозы, а… воспоминаний, которые может навеять этот город… У неё только-только начало получаться… забывать… Но она понимала, что ВСЁ забыть будет невозможно… так как в прошлом переплелось и плохое, и хорошее… А хорошее она забывать не хотела. Его и так было мало…А ещё потому, что рядом с ней - и тогда, и теперь - Майкл…
Потому и хотелось – любопытно было, что вспомнится, когда увидит знакомые улицы, дома… и боялась – этого же…

…Стоя у прилавка, Никита наблюдала за играющим Адамом. Замечательный мальчик рос, да другого сына и не могло быть у Майкла. Чем больше взрослел, тем сильнее он становился похожим на свою мать: такой же темноволосый, с такими же выразительными черными глазами. Не по годам развитый, сообразительный, с пытливым умом… Это от отца, наверное. Майкл самозабвенно любил сына, любил проводить с ним время, но не очень баловал, старался быть строгим, но справедливым. Собственно, Адам и не подавал особых поводов быть с ним строгим. В нем уже сейчас начинал чувствоваться тот крепкий стержень, который был в его отце. И мальчик чувствовал любовь отца даже при всей его строгости и безоговорочно ему доверял.
Ей вспомнилось, как довольно часто они, сидя в саду или у бассейна, о чем-то просто разговаривали или что-то обсуждали, серьезно и обстоятельно. Или мастерили что-то в гараже. У Адама была одна страсть: он разбирал всё, что попадалось ему в руки, потом пытался собрать и, надо сказать, всё чаще это ему удавалось. Через сборку-разборку прошли все его игрушки. Какие-то выжили, какие-то – нет… Никита улыбнулась про себя. Вот и сейчас Адама интересовал не столько робот как игрушка, сколько его внутреннее устройство и способы его трансформации.
К дочери у Майкла было совсем другое отношение. Тут ни о какой строгости не шло и речи. Самое большее, на что он был способен, - нахмурить брови в ответ на капризы дочери, и этого было достаточно, чтобы Николь тут же успокоилась. Никита, наблюдая за ними в такие моменты, усмехалась: магнетическое влияние Майкла на женский пол любого возраста всё еще было сильным. А вообще он просто и откровенно баловал её. Никите порой казалось, что он с ней проходит путь, который не смог пройти с Адамом – по причине его отсутствия рядом с ним долгое время. С дочерью он наверстывал упущенное. Этой принцессе было позволено многое. И маленькая лиса уже сейчас частенько вила из него веревки – чего не удавалось проделать с Майклом ни одной женщине в мире. Если он этого не хотел.
Адам это видел и спокойно, без тени зависти и ревности, принимал. Он уже понимал, что женщины, девочки – это нечто другое. Они слабые, нежные, иногда капризные, но всё равно их надо любить и оберегать, брать на себя проблемы – это обязанность мужчины. Так воспитывал сына Майкл, притом большей частью собственным примером.
С Никитой у Адама сложились немного необычные отношения. В свое время она не стала пытаться играть роль его матери. Она по-женски выбрала единственно правильный в данной ситуации путь: была с ним просто самой собой, как и просил Майкл, – доброй, заботливой и искренней, давая мальчику возможность самому определить, какое место она будет занимать в его жизни. И это давало уже свои результаты. Она быстро стала ему в первую очередь другом. Адам оценил её искренность, стал многое ей доверять, а она, общаясь с ним, сама становилась ребенком.
Процесс этот ещё не закончился. Совсем недавно Адам вдруг стал иногда называть её мамой, хотя знал, что это не так, и помнил свою настоящую мать. И это стало повторяться всё чаще – маленькому мальчику сначала нужна всё-таки мама, а потом друг. Особенно когда ему плохо, когда что-то болит или гложет сердечко обида, или испугался чего-то - хочется прижаться к родному плечу, поплакать, почувствовать нежные, теплые руки на своей голове… Это и давала ему Никита. А теперь он и путается порой, называя её то по имени, то мамой… Никита с молчаливой поддержки мужа не мешала ему определяться. И она догадывалась, какому определению для неё в конце концов мальчик отдаст предпочтение…

… И глядя сейчас на увлеченного Адама, она подумала: «Я была бы счастлива стать ему настоящей матерью…». Хотя Майкл никогда об этом не говорил, но она знала – это было бы исполнением и его сокровенного желания…

А в играх она становилась его другом, таким же мальчишкой, как и он сам.
Довольно часто их дом гудел от диких воплей, заливистого смеха и грохота опрокидываемых стульев. Майкл поначалу просто со стороны наблюдал, как носятся по комнатам друг за другом Адам и Никита, играя в очередных разбойников или индейцев. Ему нравилось видеть счастливыми и беззаботными своих любимых. Теперь к этой визжащей и кричащей паре, кидавшейся подушками с диванов, присоединялась и маленькая Николь, которая пыталась, топая ещё нетвердо стоящими ножками, поспеть за братом и матерью, с восторгом лепеча что-то на своем, только ей понятном языке. Конечно, она не успевала, и у Майкла замирало сердце, когда он видел, она вот-вот обо что-то споткнется, ударится, или Адам и Никита слишком близко от девочки пробегали, едва не задевая её. «Ну, вот только толкните её… я вам…», - думал он в такие моменты и едва сдерживался, чтобы не броситься к ней.
И он вмешивался. В первую очередь для того, чтобы, как он сам думал, утихомирить эту разбушевавшуюся орду. Но очень скоро сам оказывался втянутым в это безобразие. Он пытался поймать то Никиту, то сына, а в результате его усилия заканчивались тем, что они тут же объединялись против него, и он сам через какое-то время оказывался лежащим на полу, закиданный подушками, и пытался скинуть навалившихся на него хохочущих и вопящих Адама и Никиту. И, конечно, ему это удалось бы… если бы он сам этого хотел и не мешала бы ползавшая здесь же дочь, которая с восторгом пыталась забраться на всю эту образовавшуюся кучу-малу. И когда ей это удавалось, Майкл говорил: «Сдаюсь!», и все вместе они ещё долго лежали рядышком, усталые и довольные…
Она улыбнулась своим воспоминаниям. Когда-то она и мечтать о подобном не могла…

-… Никита… - вдруг услышала она за спиной чей-то неуверенный голос… Скорее догадалась, чем услышала. Она застыла, ожидая… Ну, так ей послышалось или на самом деле это её кто-то позвал?
- Никита… – услышала она опять. – Никита?! – голос был полон нескрываемого
изумления. И было в нем что-то очень знакомое…
Где она могла его слышать? Но ведь определенно… слышала….
Блеснувшая догадка ещё в слова не оформилась, а она уже поняла, кто это. Как громом пораженная, Никита медленно обернулась. Молодой мужчина в кожаном длинном пальто смотрел на неё с видом крайне удивленного человека, который сомневался, стоит ли верить своим глазам…
Господи… да, это был он. Он почти не изменился за эти годы. Всё тот же непокорный светлый ежик волос, всё тот же открытый взгляд голубых глаз… Грей… Как же давно это было… Сколько воды утекло… Человек из её прошлой жизни, который встретился ей в самом начале её пути в Отделе, первый, кто отнесся к ней с искренним вниманием и заботой. Тот, который, как она, наивная, полагала, сможет стать для неё близким, а вместо этого стал первой её потерей, доказавшей, что у неё никогда не будет так, как у всех… Слава богу, что это не так.
И вот, столько лет спустя, в центре большого сверкающего магазина, каких много в этом огромном городе, в канун Рождества их пути пересеклись…
«Но… как?! Так не бывает!» - думала Никита, растерявшись в первую минуту и лихорадочно соображая, что говорить. Но всё решилось само собой.
- Это… правда ты?! Никита, ты… помнишь меня? – с сомнением и надеждой в голосе
спросил Грей.
- Я так изменилась? - немного придя в себя, улыбнулась Никита и добавила тихо:
- Конечно, помню, Грей…
Услышав этот низкий чувственный голос, он облегченно перевел дух, поспешив заверить:
- Нет! Совсем не изменилась!
И вдруг посерьезнел и тихо закончил:
-… Всё такая же… ослепительно красивая… солнечная.
Они замолчали, просто глядя друг на друга. Перед глазами Никиты в доли секунды промелькнуло всё, что было связано с Греем… Их первая встреча… их свидания… ужины в его доме… Грей в её квартире… в её постели… Холодные глаза Майкла… «Ты злишься, потому что я люблю его, а не тебя!»… «А ты не любишь меня?»… И свой оглушающий страх за жизнь Грея и его дочери…
А о чем вспоминал он? Она догадывалась, видя, как Грей смущен и растерян. И она успокоилась. И первая прервала молчание:
- Как ты? Как твоя дочка… Кейси?
Он улыбнулся:
- Кейси … Она уже совсем большая… Почти невеста… - и, помолчав, добавил, - у нас
всё хорошо…
Грей немного замялся, будто не зная, стоит ли говорить дальше.
- Мы здесь все вместе… выбираем подарки – у младшего как раз на Рождество день
рождения.
- У младшего? – Никита удивленно приподняла брови.
- Да. У меня сын… ему будет пять.
- А… его мама?
- Да… моя жена. Тоже где-то здесь, с Кейси, - он оглянулся, поискав в толпе глазами
своих близких. И не найдя, опять посмотрел на Никиту.
- Я очень рада за тебя… за вас, - искренне произнесла она. И она понимала, что, рассказывая ей всё это, Грей надеется услышать и от неё что-то подобное. Никита чувствовала его нетерпение от желания услышать её ответы на свои невысказанные вопросы. И она уже была готова к этому.
И он спросил:
- А как ты живешь?
- Я? Неплохо…
Такой ответ его не устроил, и он, не дав ей продолжить, торопливо спросил о том, что его интересовало в первую очередь:
- Семья… дети?
Никита только хотела ответить, но передумала, увидев направлявшегося к ним Майкла с дочерью на руках. Сердце её бешено застучало.
- Да вот… могу познакомить, хотя… - она на секунду замялась, в глазах мелькнула тревога, - вы уже знакомы…
Грей, проследив за её взглядом, посмотрел туда и застыл. Он сразу узнал Майкла, и молчал, пораженный. Но когда Майкл подошел к ним, он уже справился со своим волнением, заговорив первым:
- Майкл… Здравствуй…
Майкл был спокоен, серьезен и, казалось, даже не удивлен этой встречей. Он слегка склонил голову в знак приветствия. Никита с интересом со стороны наблюдала за мужем. Как он всё это воспримет? Вспомнит Грея? Она внимательно смотрела в его лицо, пытаясь хоть что-то прочитать по нему, почувствовать – тщетно, оно было непроницаемо. Давно она его таким не видела… Понятно - конечно, узнал! И только в глазах промелькнуло что-то такое… Что-то необычное было в этом коротком взгляде, который Майкл бросил сначала, подходя, на Грея, а потом – на жену…
Наступило минутное замешательство, но положение тут же спасла маленькая Николь. Увидев мать, она заулыбалась и потянулась к ней. Её милая мордашка была испачкана чем-то темным и сладким. Никита взяла дочь из рук Майкла, вытащила из кармана платок и попыталась вытереть её личико. Девочка тут же стала отталкивать руки матери, вертеть головкой и хныкать – ей явно это не нравилось. Майкл улыбнулся:
- Вот и я … не смог, – и закончил, подойдя к дочери и ущипнув её за испачканную
щечку:
- Ну, и ходи грязнулей, раз так.
Малышка, нахмурившись, посмотрела на отца, отвернулась, обняла шею матери ручками и прижалась к её плечу лицом, пряча его от рук матери. Никита попыталась оторвать её от себя, но безуспешно. Она посмотрела на Майкла, улыбнулась и пожала плечами – ну что с этой капризной дамой поделаешь?
Грей завороженно смотрел на всё происходящее. Спрашивать о том, кто эта маленькая девочка, смысла не было – достаточно было увидеть их вместе, чтобы это понять. Тонкие черты лица, светлые волосы… Они были очень похожи – мать и дочь. Вот только глаза девочки… светлые, но другого оттенка… «…Как у отца…» - догадался Грей.
Майкл подошел к жене, что-то тихо прошептал ей на ухо. Никита закивала головой и показала рукой в сторону манежа, где играли дети. И Майкл, слегка кивнув Грею, направился туда.
Никита и Грей остались одни и какое-то время молчали, глядя друг на друга. Грей не знал, что говорить дальше – на многие свои невысказанные вопросы он уже получил ответы. Теперь ему было многое понятно и в прошлом…
-… Я и тогда не очень верил, что он тебе… - он кивнул в сторону ушедшего Майкла, - брат… Было что-то ещё… Я чувствовал, видя его… какую-то угрозу… Угрозу нашим отношениям. Теперь понятно… - горько усмехнулся Грей.
«Знал бы ты, насколько ты был близок к истине… Но это была угроза не только нашим отношениям,» - усмехнулась про себя, услышав его слова, Никита, а вслух сказала:
- Я и сама тогда мало что понимала… Но я была честна с тобой, Грей.
Он согласно кивнул головой.
- Значит, когда ты всё так резко оборвала… исчезла из моей… из нашей жизни…
Никита перебила его, не дослушав:
- Не по своей воле. Но так было нужно… на тот момент. Поверь, это было к лучшему, -
она виновато улыбнулась.
- Для тебя… или для меня? - в его голосе она услышала нотки плохо скрываемой обиды.
- Как и тогда, ты чего-то не договариваешь…
Что она могла ему ответить? Чем утешить? И как оправдаться? Даже спустя столько лет всё равно она не может этого сделать. Так и останется он без ответа на свои вопросы, с обидой в сердце и непониманием… Сердце её сжалось.
- Для тебя… для нас обоих, - ей пришлось сказать это твердо, будто ставя точку, и Грей понял, что тема закрыта.
Он вздохнул и перевел взгляд на притихшую девочку на руках Никиты, и глаза его потеплели.
- А это…
- Это… наша дочь. Николь, - Никита облегченно перевела дух.
- Я понял… Она очень похожа на тебя… на вас… - и после паузы тихо спросил:
- Ты, я вижу, счастлива? Мне это важно… нужно знать.
Не задумавшись ни на секунду, Никита просто и откровенно ответила:
- Да. Очень…
И глаза её заблестели такой искренней радостью, что сомневаться в правдивости этого ответа не приходилось. Грей немного сник, но через силу улыбнулся и произнес:
- Что ж, наверное, это на самом деле было к лучшему… - и, помолчав, добавил:
- Тебя, кажется, ждут… - кивнул он за спину Никиты. Она оглянулась: прислонившись
к прилавку, Майкл смотрел в их сторону. Рядом, рассматривая яркие наклейки на большой коробке, стоял Адам.
- Да… Мне пора.
- Что ж… Мне было приятно увидеть тебя, Никита… Вот увидел тебя… столько лет
прошло, а я все помню, будто только вчера… - и он, смешавшись, замолчал.
- Не надо, Грей, - она сжала его руку. – И… прости меня.
Он ничего не сказал, только взял ее руку и поднес к губам.
- Прощай, Грей… - и направилась к ожидающим ее Майклу и Адаму. На сердце было
тяжко…

* * * * *
… Майкл мягко остановил машину под аркой у ярко освещенного парадного входа в отель «Ритц», в котором они остановились, и посмотрел на Никиту.
Она притихла после этой встречи в универмаге. Нет, он видел, что она не расстроена, не огорчена – просто… немного опечалена. И о чем-то думает… и мыслями где-то далеко. Интересно, где… Если бы Никита сейчас отвлеклась от своих мыслей и посмотрела на Майкла, она бы увидела в его глазах плохо скрываемую тревогу…
И потом, когда они зашли в небольшой ресторанчик, чтобы поужинать, и когда вернулись в отель, Никита молчала и выглядела несколько рассеянной. Маленькая Николь, пока ехали в машине, заснула. И сейчас, положив головку на плечо матери, спала у неё на руках, свесившиеся ручки и ножки её безвольно болтались – маленькая непоседа сильно утомилась от обилия впечатлений и ярких красок, которыми был полон сегодняшний день. Она начала капризничать ещё в ресторане, Никита не смогла её успокоить, и было решено поскорее вернуться в отель, уложить её и тоже уставшего Адама в постель. Мальчик не возражал – он был рад этому решению, так как в багажнике машины его ждал в упаковке вожделенный робот, который Майкл ему всё-таки купил, и ему не терпелось поскорее его распаковать. Фразу о том, что ему придется лечь спать, он пропустил мимо ушей.
Войдя в ярко освещенный огромный холл отеля, Майкл передал коробки, сумки с покупками тут же подбежавшему суетливому юноше в форменной одежде, и окликнул Никиту. Она никак не отреагировала, продолжая идти к лифту.
- Никита! – ему ещё раз пришлось позвать её, тронув за плечо. На этот раз она оглянулась – взгляд её был задумчивый и почти отсутствующий. Майкл протянул руки к дочери на её руках. И пока Никита передавала ему девочку, он с тревогой пытался поймать её взгляд. Она почувствовала это и ободряюще улыбнулась ему. И столько было нежности и спокойствия в этой улыбке, что он понял – все в порядке. Просто ей надо время…

… Тяжелая, отделанная под дуб дверь номера бесшумно распахнулась, и они вошли в погруженную в полумрак комнату вслед за сопровождавшим их юношей из обслуги. Тот сложил их покупки на диван и включил свет, услужливо задернув тяжелые портьеры на окнах. Уличный шум сразу стал глуше. Уходя, молодой человек слегка поклонился, тронув рукой козырек форменной фуражки в ответ на протянутые ему Майклом чаевые, при этом стрельнув восхищенным взглядом в сторону Никиты. Она, как обычно, не обратила на это внимания, особенно сейчас. Зато такие взгляды не оставались незамеченными Майклом, и до сегодняшнего дня это ему даже льстило…
Никита потянулась к дочери, но Майкл её остановил:
- Я сам её уложу…
И проведя нежно рукой по её щеке, закончил:
- … ты устала. Иди прими ванну.
Наградой был благодарный взгляд Никиты. Она чмокнула в щечку спящую Николь, в макушку, взъерошив волосы, - Адама, и направилась в сторону спальни, на ходу снимая пальто.

… - Адам, переодевайся, умывайся – и в постель, - говорил Майкл, положив дочь в кроватку и раздевая её.
- Пап… Папа! Я не хочу ещё спать… - просящие нотки слышались в его голосе, правда, без надежды на успех. И Майкл, догадавшись, что не дает покоя сыну – новая, купленная сегодня игрушка - сказал:
- Уже поздно, отложи всё до утра.
Видя, что мальчик нерешительно топчется на месте, он подошел к сыну, наклонился к нему, положив руку на плечо:
- Мы все устали… и у тебя глаза слипаются… Сегодня был длинный и хороший день… много впечатлений. Ведь так, сын? Не надо есть всё вкусное сразу… оставь и на завтра. Ты меня понял?
Помолчав, мальчик вздохнул, согласно кивнул головой и начал раздеваться.
Майкл вернулся к дочери. Та спала, за всё это время ни разу не проснувшись. Удивительный ребенок! Её передавали с рук на руки, переворачивали, переодевали – она позволяла делать с собой всё, что угодно, и даже глаз ни разу не открыла. Как будто подсознательно чувствовала, что в этих родных, сильных руках ей ничего не грозит.
Переодев дочь, Майкл накрыл её одеялом. Светлые кудряшки рассыпались по подушке, на щечках играл румянец… Не слишком ли он яркий? Ещё переодевая Николь, он обратил внимание, что она была горячей. Как бы не заболела, да ещё так далеко от дома! Приложил руку к лобику… и облегченно вздохнул – нет, температуры нет, лоб даже прохладный… дышит ровно.
Он услышал, что вернулся Адам из ванной комнаты, подождал, пока тот заберется в постель, подошел, помог ему укрыться одеялом, наклонился, поцеловал в лоб:
- Спокойной ночи!
- Спокойной ночи… Пап, я люблю тебя… - уже засыпая, пробормотал Адам, - и Никиту…
и Николь…
Майкл улыбнулся:
- Я знаю… Я тоже тебя люблю… Спи.
Выключив свет и оставив гореть небольшой ночник у кроватки дочери, он вышел из комнаты, осторожно прикрыв за собой дверь детской.

… «Да, ну и день сегодня… Кто бы мог подумать…» - думал Майкл, вспомнив ошеломленный вид Грея и растерянную Никиту. Он прислушался к шуму льющейся воды, доносящемуся из-за неплотно прикрытой двери ванной комнаты, представил Никиту, расслабленно лежащую в ароматной пене ванны… О чем она сейчас думает? И он с удивлением обнаружил, что чувствует опять что-то вроде ревности к тому, ЧТО может быть сейчас предметом её размышлений… Он уже испытывал сегодня это чувство… и не раз. Сначала – укол ревности при виде Грея, потом – из-за рассеянного молчания Никиты после этой нечаянной встречи… и вот опять.
Он откинул покрывало на кровати и стал медленно раздеваться, прохаживаясь по комнате, ожидая, когда стихнет шум льющейся воды в ванной.
И мысли об этой неожиданной встрече не давали ему покоя. Он мысленно опять и опять прокручивал в памяти эту сцену, пытаясь вспомнить все детали. Что он хотел вспомнить или понять? Он и сам не смог бы объяснить…
Он узнал Грея сразу – это профессиональная черта. И учитывая, что когда-то этот человек кольнул его в самое сердце, - не удивительно, что он его узнал. Сколько их потом было у Никиты… И по заданию… и так… Гельмут… Юрген… Но ни к одному из них Майкл не испытывал того, что чувствовал по отношению к этому мужчине… Может, потому, что именно он первый заставил тогда Майкла понять одну простую вещь - Никита незаметно стала для него не просто подопечной, а чем-то большим…И потому, что та давняя история показала ему, что она не так сильно зациклена на своем наставнике, как он думал, – и это было впервые в его практике… Он помнил, как она очертя голову кинулась в эту связь… наивная и искренняя, полагала, что у неё есть на это право, пыталась доказать что-то себе и ему…
Он не хотел признаваться, но ему было и неприятно смотреть на Никиту и Грея в универмаге, и в то же время он чувствовал удовлетворение.
Неприятно - потому что не хотелось вспоминать, ЧТО связывало Никиту и этого человека когда-то. Давно забытая ревность шевельнулась опять, когда он увидел их разговаривающими у манежа с детьми.
И в то же время испытал удовольствие, видя красивую, спокойную, хотя и слегка растерянную Никиту и ошеломленного этой красотой и самой встречей, немного поникшего Грея. Майкл мог бы и не подходить к ним, но он не стал отказывать себе в удовольствии увидеть ещё более удивленное лицо Грея, когда тот поймет, с кем здесь Никита. Он даже не ожидал, что ему этого захочется. Но и он изменился за эти годы. Это было чисто мужское желание собственника, почти неведомое ему раньше, этакая маленькая месть за то, что этот человек когда-то был кем-то для Никиты… человеком, из-за которого Никита тогда не ответила на его, Майкла, вопрос: «…А ты не любишь меня?»

Он вдруг понял, что не слышит больше шума льющейся воды, и направился к двери в ванную. Не успел он дойти, как дверь ванной комнаты медленно открылась, и на пороге появилась Никита, в белом пушистом халате и с полотенцем в виде чалмы на голове.
Майкл перегородил ей дорогу, остановив вопросом:
- Всё… в порядке?
Она подняла на него глаза. Щеки её порозовели, глаза опять блестели, она выглядела расслабленной и умиротворенной – ванна явно пошла ей на пользу. От неё пахло свежестью и еще каким-то ароматом, необычайно вкусным и волнующим… наверное, каким-то ароматическим маслом… И вообще она была вся такая… Кровь сразу прилила к голове, и Майкл почувствовал поднимающееся желание…
- … Да, - услышал он ответ Никиты.
Он её не отпустил, вопросительно и недоверчиво глядя на неё.
- Правда! – она улыбнулась. – Всё хорошо… не волнуйся за меня, - и на мгновение прижалась щекой к его плечу - это нежное прикосновение только добавило ему волнения, и он едва удержался от желания немедленно обнять её… - …Вот только ноги гудят… пойду прилягу.
Майкл пропустил её, оглянулся, проводив её внимательным взглядом, подождал, пока она опустится на широкую кровать, и только тогда зашел в ванную.

… Никита подождала, когда Майкл исчезнет в дверях, поднялась, подошла к двери в детскую и, тихонько приоткрыв её, заглянула внутрь, прислушиваясь…
Горел ночник, дети спали… слышалось ровное дыхание Адама, сопела носиком дочь.
Успокоенная, она вернулась в комнату и прилегла на кровать поверх одеяла. С удовольствием вытянула ноги, заложила руки под голову, потянулась всем телом…
«Да… странный и всё-таки хороший сегодня был день…» Она вернулась мыслями к той неожиданной встрече с Греем… Что она сейчас чувствовала, вспоминая о ней? Трудно сказать… Но уже не тяжесть… и не вину. Всколыхнулись воспоминания, спрятанные глубоко в памяти… Как будто от камня, упавшего в воду, пошли круги по поверхности. Немного грустно… но какой-то светлой грустью… Ей казалось, что это было давно, хотя понимала, что это не так. Но если учитывать, насколько она изменилась с той поры и как изменилась её жизнь… то да – это было давно.
Вообще – в другой жизни.
И всё-таки она теперь была даже рада, увидев Грея. И чувство вины, которое подспудно жило в ней всё эти годы, прошло – она убедилась, что у него всё сложилось благополучно, он жив и даже счастлив, судя по всему. И он смог убедиться, что и у неё всё в порядке. А ещё… Дорогого стоило увидеть настоящие ревнивые огоньки в глазах Майкла при виде Грея. Она понимала, что это ревность не к настоящему Грею, а к прошлому… К тому, что их когда-то, пусть и недолго, связывало… Понять, пусть спустя столько лет, что Майкл всё-таки ревновал тогда её - это было приятно…
Веки её отяжелели, она постепенно погружалась в сон…

… Очнулась она оттого, что к её ногам что-то прикасалось. Секундой позже она узнала эти руки.
Никита приподняла голову и посмотрела на Майкла, который, стоя на коленях у постели, с ещё влажными, от того ещё более вьющимися, волосами, с обернутым вокруг бедер полотенцем, со знанием дела осторожно, но ощутимо разминал ее ступни. Руки его были сильными, горячими, и там, где они прикасались, кожа горела, и тепло поднималось от ступней и разливалось по всему телу, прогоняя сон… Боль уходила, сменяясь приятной негой.
Майкл профессионально растирал ей ступни, разминал каждый пальчик. Ей хотелось мурлыкать от удовольствия. Она опять откинулась на подушку, подложив руки под голову, и вся отдалась своим ощущениям.
Постепенно растирание перешло в нежное поглаживание. Руки Майкла переместились на её лодыжки, слегка их массируя, а больше лаская, и поднимались все выше. Никита вдруг почувствовала его губы на своей коже – он начал целовать там, где проходили его руки, поднимаясь все выше…
Майкл ловил себя на мысли, что даже простое прикосновение к её коже доставляет ему несказанное удовольствие. Её шелковистая кожа будто струилась сквозь его пальцы, он чувствовал её сладкий возбуждающий аромат, и это кружило голову. Дыхание его участилось, сердце ускоряло темп, желание удушливой волной поднималось в нем…Он медленно поднимался вверх, целуя нежную кожу внутренней стороны её бедер, отбросив в стороны полы её халатика … Горячие его руки ласкали, поглаживая, ее плоский живот. На мгновение он остановился, чтобы развязать пояс ее халатика и распахнуть его. И руки его и губы уже беспрепятственно продолжили свое увлекательное путешествие…
Никита лежала, закрыв глаза и покусывая губы, чтобы сдержать стоны удовольствия. Она хорошо знала эти руки и губы, прикосновения которых приносили столько наслаждения, что порой хотелось кричать. Она хорошо знала этот аромат разгоряченного мужского крепкого тела, в котором улавливалась тонкая нотка хорошего мужского парфюма и едва уловимый запах душистого геля. Знала и любила этот волнующий запах, который узнала бы из тысячи…
Между тем руки Майкла добрались до нежных полушарий ее груди, накрыли их, лаская пальцами напрягшиеся бутоны сосков, а губы целовали ее живот… Майкл знал каждую ложбинку, изгибы и впадины этого восхитительно прекрасного тела, но это не мешало ему проделывать это раз з